В научной литературе верно подмечается, что тенденция усиления роли закона в англосаксонском и английском праве, сопровождается осложнением его взаимодействия с другими источниками права, прежде всего с прецедентом.
Своеобразная конкурентная борьба за верховенство в системе источников права между законом и прецедентом, которая в силу исторических причин началась с момента становления прецедента как источника права в Англии, а затем распространилась в других странах общего права, безусловно, наложила заметный отпечаток как на процесс развития и совершенствования статутного права, так и на прецедентного права. По ряду параметров она значительно запутала и осложнила отношения между законом и прецедентом.
Например, в современной Великобритании, несмотря на бурный рост статутного права и повышение значимости принимаемых законов, последние, в представлении и сознании юридического сообщества страны так и не стали нормой права, воспринимаемой на равных с судебным прецедентом.
Комментируя данную исторически сложившуюся ситуацию, Р. Давид и К. Жоффре-Спинози справедливо замечают: главное здесь то, что закон согласно классической, традиционной для Великобритании теории права «не считается нормальной формой выражения права, а всегда является инородным телом в системе английского права»[1].
Следуя логике юриста, воспитанного в традициях романо-германского права, согласно которой акты, издаваемые высшим органом государственной власти страны, обладают высшей юридической силой, верховенством в системе всех других юридических актов, необходимо было бы признать, что закон как акт, издаваемый Парламентом – высшим органом государственной власти Великобритании, и должен бы быть таковым. Однако в английской правовой действительности все обстоит далеко не так[2].
В отечественной юридической правовой литературе верно акцентировалось внимание на том, что для глубокого понимания места и роли статута как источника права в системе других источников английского права весьма важным является отличать принцип парламентского верховенства, существующий в Великобритании, от «принципа верховенства закона, утвердившегося в континентальных правовых системах в результате буржуазной революции»[3].
В европейских и многих других странах установление принципа парламентского верховенства всегда влекло утверждение в системе источников права принципа верховенства закона. В Великобритании, однако, этого не случилось. В силу этого английская правовая система в отличие от континентальных правовых систем никогда не знала и не знает иерархического соподчинения источников права во главе с законом.
В историческом и политико-юридическом планах английский Парламент как источник законов согласно британской конституционной доктрине традиционно признавался государственным органом, в котором сосредоточена вся высшая государственная власть. Еще в XVII в., в период борьбы Парламента и короля, верховенство Парламента было признано английскими судами, ставшими на его сторону в этой борьбе.
В XVIII-XIX вв. по мере дальнейшего усиления власти и влияния Парламента в государственном механизме Великобритании сформировалась и внедрилась в сознание правящей элиты идея о суверенитете Парламента в сфере законодательной деятельности.
При этом даются пояснения относительно того, что осуществление парламентского суверенитета практически сводится к следующему:
а) нет такого фундаментального акта, который не мог бы быть «изменен обычными парламентскими актами»;
б) никто не может монополизировать право законодательной инициативы и право определять, что является предметом законодательной деятельности парламента, а что не может считаться таковым;
в) не существует такого «билля о правах, который оспаривал бы полномочия Парламента на отмену или ограничение тех или иных гражданских свобод».
Кроме того, парламентский суверенитет проявляется также в том, что «ни один суд не может не признавать юридической силы за статутами, принятыми Парламентом», и что в Великобритании не существует системы судебного контроля за законодательным процессом и самим законодательством.
Единственным исключением из «правила абсолютного суверенитета» британского Парламента является то, что он, распространяя действие принимаемых им статутов на всех, не может этого сделать «в отношении самого себя» в сфере правотворчества и в отношении следующего состава Парламента[4]. Разумеется, говоря о «суверенитете», а тем более об «абсолютном суверенитете» Парламента в области законодательства, многие авторы отдают себе отчет в некоторой условности и преувеличенности данного свойства Парламента.
Это верно, что принятый закон судебным решением нельзя отменить или изменить, но при этом наоборот – можно, а иногда и нужно. Прописной истиной для английских юристов
стало то, что «ни один суд, никакой другой государственный орган не может подвергнуть даже сомнению правомерность издания и юридическую значимость актов Парламента»[5].
В то же время Парламент обладает таким правом в отношении складывающихся на основе судебных решений прецедентов. В этом смысле говорят не о равнозначности юридической силы закона и прецедента, а о подчиненности прецедента закону[6].
Однако, это теория. Практическая же сторона вопроса гораздо сложнее. Наличие «суверенитета» или даже «абсолютного суверенитета» у английского Парламента, одним из выражений которого является обладание им полномочиями на отмену судебных решений, вовсе не доказывает справедливость тезиса о доминирующей роли статута в английском праве. «Специфика положения статута, – резонно подмечали исследователи, – выражается в его тесном контакте с прецедентом». Как показывает практика, логическое заключение «статут выше прецедента», вытекающее из положения «закон может отменить прецедент», далеко не точно отражает реальные события, поскольку при этом не учитывается ряд дополнительных факторов.
Среди них следует указать прежде всего на такие факторы, которые ассоциируются с совместным действием закона и прецедента, их тесным переплетением. Это касается различных сфер жизни общества, отраслей и институтов права, особенно уголовного, гражданского, семейного и коммерческого права.
Взаимосвязь закона и статута в процессе регулирования одинаковых по своему характеру и социальной значимости отношений практически исключают любую возможность выделения среди них главного и второстепенного, основного и неосновного источников права. Далее, следует обратить внимание также на те дополнительные факторы, которые связаны с процессом отмены статутом прецедента. Дело в том, что далеко не всегда отмененный законом прецедент прекращает свое действие. Практически в каждой отрасли есть такие «отмененные» парламентскими актами Великобритании прецеденты, которые тем не менее продолжают применяться судами еще в течение многих лет[7]. Таким образом, рассматривая вопрос о характере соотношения закона и прецедента в англосаксонском праве на примере Великобритании, можно сделать вывод о том, что, хотя теоретически закон стоит, следуя логике верховенства Парламента, выше прецедента, в практическом же плане все обстоит далеко не так. Неслучайно в научной литературе английские законодательство и прецеденты рассматриваются на одном и том же уровне как «первичные источники права, действительность каждого из которых не выводится друг из друга или же из других юридических источников».
Говоря о соотношении закона и прецедента в других странах общего права, следует обратить внимание прежде всего на особенности их взаимосвязи и взаимодействия в США. Необходимость эта обусловливается особым местом, которое занимает правовая система США в англосаксонской правовой семье, и, следовательно, своеобразным характером взаимоотношений, установившихся между функционирующими в ее пределах законами и прецедентами.
Столкновение различных правовых традиций, обычаев и культур в период становления и развития американского права, продолжающийся в течение длительного времени конфликт между романо-германской правовой семьей и общим правом в значительной мере способствовали тому, что общее право США приобрело специфический характер, отличный от характера общего права как Великобритании, так и других стран.
По мнению Р. Давида, США остались страной общего права лишь в том смысле, что «там, в общем, сохраняются концепции, способ мышления и теория источников права». Однако в системе общего права право этой страны «занимает особое место», «более чем какое-либо другое право имеет черты, придающие ему оригинальность и во многом сближающие его с романо-германской правовой системой»[8].
Последнее отчасти подтверждается следующим.
Во-первых, в США многие нормы общего права никогда не применялись в силу того, что «они были неприемлемы в условиях Америки». Это же касалось норм английского права, содержащихся в парламентских статутах. Во-вторых, в отличие от Великобритании США никогда не знали такого периода в развитии своего права, когда последнее основывалось бы исключительно на судебных решениях – прецедентах. В основе правовой системы США с момента зарождения этого государства всегда лежали законы[9]. В-третьих, вершиной правовой системы США, высшим звеном в иерархии ее источников, так же, как и в странах романо-германского права, всегда была и остается Конституция.
Верховный суд США, а вместе с ним высшие судебные инстанции на уровне штатов давно признали особый характер Конституции страны и заявили, что ее не следует рассматривать как обычный закон наряду с другими законами, лишь вносящими изменения и
дополнения в общее право. Конституция – это основной закон страны, выражение некоего общественного договора, объединяющего всех граждан, определяющего устои общества и государства, выступающего в качестве одного из важнейших факторов легитимации власти.
По отношению к общему праву, так же как и по отношению к законодательству, Конституция выступает в качестве основного, доминирующего фактора, оказывающего решающее влияние как на их природу, так и на характер отношений между ними самими, а также между формирующими их источниками в виде законов, с одной стороны, и судебных решений – прецедентов, с другой.
Относительно же принципа судебного контроля следует напомнить, что речь идет о наделении данными прерогативами не всей судебной системы США, а лишь Верховного суда страны и верховных судов штатов.
В отличие от английской правовой и судебной систем, где в силу одинакового статуса всех принимаемых Парламентом актов суд не занимается их оценкой и адаптацией в процессе их правоприменения и толкования к определенным конституционным стандартам, в США дело обстоит иначе. Здесь суд наделен правом рассмотрения законов с точки зрения их соответствия или несоответствия Конституции. И в случае несоответствия верховный суд Федерации или штата фактически аннулирует рассматриваемый закон, признает его неконституционным.
В плане соотношения закона и прецедента это означает, что в США законы «полностью не интегрируются» в правовую систему страны до тех пор, «пока их значение не уточнено судебными решениями».
Типична при этом позиция Верховного суда США, который отказывается решать вопрос о соответствии закона штата Конституции США, «если суды этого штата не уточнили при толковании действительного значения данного закона. Федеральные суды в случаях, когда им приходится применять право штатов, также проявляют нерешительность, если соответствующие законы не были истолкованы судами данного штата»[10].
Таким образом, существующая в США практика судебного контроля за конституционностью принимаемых законов ставит последние, как и в Великобритании, в большую зависимость от судебных решений.
При этом вовсе не обязательно, что суд полностью объявляет тот или иной закон неконституционным и полностью исключает его из правовой системы. Еще в начале XX в. известный американский юрист Р. Паунд установил, как минимум четыре возможных варианта отношения американских судов к новому закону и возможного его включения в правовую систему.
Они предусматривают как полное или частичное включение содержащихся в нем норм в правовую систему США, так и дифференцированное. Причем в каждом из этих случаев есть различные варианты.
Так, в случае признания вновь принятого закона конституционным он может рассматриваться и применяться в одном «лишь в качестве основания для применения аналогии в отношении той или иной нормы права»; в другом случае – одновременно «в качестве самой нормы» (совокупности норм) и в качестве «принципа, который способствовал обоснованию данной нормы».
Аналогично обстоит дело при непризнании вновь принятого закона конституционным.
Прерогативы Верховного суда США и верховных судов отдельных штатов определять судьбу того или иного закона с помощью принципа конституционности, несомненно, значительно повышают роль судебных решений как источника американского права в системе других источников права, в том числе законов.
Вместе
с тем они способствуют дальнейшему повышению правотворческой роли и самих
судебных органов, в особенности Верховного суда США, не связанного ни
собственными решениями, ни жесткими правилами, касающимися установления, изменения
или отмены прецедентов.
Исходя из
предоставленных выше данных, можно обнаружить весьма противоречивые мнения.
Одни считают, что прецедент и норма права в какой степени являются «противоборствующими
стихиями», но при этом цель их одна. Другие же, наоборот, являются сторонниками
их взаимодействия и взаимосовершенствования.
[1] Основные правовые системы современности. Перевод с французского / Давид Р., Жоффре-Спинози К.; Пер.: Туманов В.А. — М.: Международные отношения, 1997. – С. 400
[2] Апарова Т. В. Прецедент в современном английском праве и судебное правотворчество // Труды ВНИИСЗ. 1976. – С. 82.
[3] Богдановская, И. Ю. Закон в английском праве. – М. : Наука, 1987. – С. 73
[4] Keneth S., Keenan D. English Law. P. 8
[5] Tucker С. Tradition et technigue de la codification: L’experience de la Louisidne //Melanges Gulliot de la Morandiere. L., 1964. P. 592-613.
[6] Богдановская И. Ю., Указ. соч. – С. 134.
[7] Там же. – С. 135.
[8] Давид Р., Жоффре-Спинози К.; Пер.: Туманов В.А., Указ. соч. – С. 67.
[9] Tucker С., Указ. соч. – С. 68.
[10] Давид Р., Жоффре-Спинози К.; Пер.: Туманов В.А., Указ. соч. – С. 68.
