О С.А. Есенине принято говорить, что он крестьянин, крестьянский поэт. Поэт рос в большом селе Константинове, где было земское училище, которое С.А. Есенин окончил с похвальным листом. Позднее он продолжил учебу в образовательном заведении, подготавливающем учителей русской словесности для деревенских школ. Казалось бы, при таком происхождении и образовании в первых стихах можно ожидать возникновения «старинных слов» [Базанов 1982: 291]. Но именно в этом периоде его творчества мы их и не наблюдаем. Самые ранние стихотворения, написанные 14-16-летним подростком, необыкновенно оригинальны. Думается, что Есенину вполне предостаточно тех слов, которые есть в словарном запасе молодого человека.
Там, где капустные грядки Красной водой поливает восход,
Клененочек маленький матке
Зеленое вымя сосет.
(«Там, где капустные грядки… », 1910)
Дедушка и бабушка С.А. Есенина были набожны, следовали старым религиозным обрядам, а также были знатоками народной песни и религиозного фольклора. В их добротной избе властвовал «хомутный запах дёгтя» и возвышалась «божница старая», испускавшая лампады душевный свет». Все это описано в стихотворении поэта «Мой путь». Они души не чаяли во внуке, окучивали его и приобщали к своим духовным увлеченностям [Большакова 2002: 93].
«…Я рос, — говорил С.А. Есенин, — в обстановке народной поэзии. Бабушка, которая меня очень лелеяла, была очень религиозна, собирала калек и нищих, которые напевали религиозные стихи. Не менее важное значение имел дедушка, который сам знал большое количество духовных стихов наизусть и не плохо ориентировался в них» [Базанов 1982:135]. Бабушка рассказывала внуку сказки, пела песни, духовные стихи, унося его фантазии в мир старинных легенд и преданий во время долгих зимних вечеров.
Доходили до С.А. Есенина и произведения поэзии, обделённые религиозным содержанием. Дедушка, имеющий прекрасную память, знал не только духовные стихи, но и огромную уйму народных песен и часто их распевал; ухаживавшая за малышом старушка приживальщица, рассказывала ему народные сказки.
С.А. Есенин был христианской веры. Совершенством для поэта являлся Христос, в которого он верил, т. к. этого требовала душа. Однако на раннем этапе в православии поэта уже проявился еретизм. Для молодого поэта Христос являлся гением, который был одарен светлым «умом человека, с благородной душой, образцом любви к ближнему. Божественная суть Христа была подвергнута поэтом сомнению [Винокуров 1986: 58].
С.А. Есенин считал, что Христос указал, как нужно жить, но при этом не сказал, ради чего нужно жить. Поэт сделал вывод, что истина жизни заключается в единстве всего мира, что «все люди — единая душа», и это понимание, в дальнейшем оказало огромное давление на его поэзию. Поэт пришел к хлыстовскому заключению о равенстве человека и Христа, уверяя себя в том, что мир един: «Люди, не из вас ли вышли Христы и не можете ли вы быть Христами? Разве я не могу быть Христом, разве ты тоже, — спрашивал он Г. Панфилова, — не пойдешь на крест, насколько я тебя знаю, умирать за благо ближнего?» [Воронова 2002: 94].
Элементы диалектной, рязанской «вязи», древнерусские слова существуют в ранних стихотворениях С.А. Есенина. А также находит большое применение архаизированная религиозно-церковная лексика, которая связана с религиозно — обрядческими образами.
Религиозно-церковная лексика и символика активно употребляются в ранних стихотворениях поэта. Они полны различными понятиями, церковнообрядной лексикой и христианской символикой.
Особо явным стилеобразующим средством в ранней поэзии С.А. Есенина являются непростые слова, имеющие лексические признаками первых словообразовательных компонентов типа: благо- , бого- и т. д.
О верю, верю, счастье есть.
Еще и солнце не погасло.
Заря молитвенником красным
Пророчит благостную весть.
О верю, верю, счастье есть.
(«О верю, верю, счастье есть….», 1917)
Жертвенная миссия поэта, одухотворенная природа, религиозное послушание, странничество, богоизбранность русского крестьянина, за которого радеет Св. Николай Угодник, чувственная и плотская любовь: все это мотивы лирики С.А. Есенина начала 1910-х годов. Крестьянская Русь олицетворяет небо в поэзии автора 1910-х годов. Синий цвет становится главенствующим в цветовой образности есенинского стиха, который традиционно ассоциировался с образом Богородицы [Ютттин 1969: 58].
Увлечение С.А. Есениным политической борьбой 1913 г. было сильно связано с религиозным «нигилизмом». Поэт выступал агитатором среди рабочих, за ним велась слежка, но его участие в антиправительственных мероприятиях не имело партийного характера, являвшегося следствием его романтического мироощущения [Есаулов 2006: 104].
Светлое, радостное отношение поэта к миру как Божьему Дару проявилось в лирике 1914 г. («Все встречаю, все приемлю, / Рад и счастлив душу вынуть»).
С.А. Есенин в своем мировоззрении гармонично соединил два начала — христианское и крестьянское. Лубочной для поэта не являлась тема крестьянской России, тема избы. В поэзии автора для нее характерен философский и библейский смысл. Крестьянский космос являлся для него олицетворением для него благодать и земной рай [Захарова 2009: 161]. В строках стихотворения, посвященного Д.В. Философову «Черная, потом пропахшая выть!..» «Выйду на озеро в синюю гатъ, /К сердцу вечерняя льнет благодать» выражено чувственное отношение поэта к миру земной гармонии. В стихотворении «В хате» образ крестьянского лада и райской благодати состоит из многочисленных бытовых деталей. Восприятие крестьянского рая, которое было адекватным раю небесному, показано в стихотворении «Гой ты, Русь моя родная…»: «Если крикнет рать святая: / «Кинь ты Русь, живи в раю!» / Я скажу: «Не надо рая, / Дайте родину мою».
В поэзии С.А. Есенина одухотворенный пейзаж. Евангельские образы связаны с пейзажной метафорой. Например, в стихотворении «Сохнет стаявшая глина.» образ ветра, «рыжего ласкового осленка», сочетается с образом Христа («Кто — то в солнечной сермяге / На осленке рыжем едет»), которому поклоняется вся природа («Никнут сосны, никнут ели / И кричат ему: «Осанна!»). В стихотворении «Чую радуницу Божью.» природа — олицетворение Христа: «Между сосен, между елок, / Меж берез кудрявых бус, / Под венком, в кольце иголок, / Мне мерещится Исус». Лирический герой его поэзии той поры — пастух в хоромах природы («Я — пастух; мои палаты — / Межи зыбистых полей»). Определение «пастух» уже в ранней лирике обрело тот ветхозаветный смысл, который поэт позже, в 1908 г., раскрыл в статье «Ключи Марии»: все творчество и вся философия жизни является плодом пастушеских дум; пастух, как пророк Амос, мистически избран. В православной теме С.А. Есенин — лирик и импрессионист. В религиозной образности его стихов отсутствует книжная культура, являющаяся характерной для поэзии Н. Клюева, содержание которой — эмоция. Например, в «Пасхальном благовесте» главным является — не обряд, а ликование души лирического героя. В стихотворении «Не ветры осыпают пущи…», написанном в жанре псалма, имеет доминирующую позицию чувственное начало, откровение поэта о своей любви к «возлюбленной Мати / С Пречистым Сыном на руках».
В 1915 году с предложения А.А. Блока 19-летний С.А. Есенин заводит знакомства в литературных кругах. Поэт подвергся огромному творческому воздействию Н. Клюева и С. Городецкого. Может быть, именно поэтому многие стихотворения периода 1916-1918 годов несут в себе открытые следы чужого воздействия и даже прямого копирования. Именно в этот период времени в стихах С.А. Есенина впервые встречаются стилистические славянизмы, призванные показывать божественные, возвышенные, потусторонние настроения и помыслы [Евдокимов 1996: 128].
Религиозно-церковная лексика и символика усиленно используется в стихотворениях С.А. Есенина этого периода. Они переполнены христианской символикой, религиозными терминами и церковно-обрядной лексикой.
У церквей пред затворами древними Поклонялись пречистому Спасу ..
«Все единому служим мы господу,
Возлагая вериги на плечи»
Идет возлюбленная мати
С пречистым сыном на руках.
Она несет для мира снова
Распять воскресшего Христа…
И не замечу в тайный час,
Что в елях — крылья херувима,
А под пеньком — голодный Спас…
(«Не ветры осыпают пущи… », 1914)
Почти в каждом стихотворении видим обращения к Богу, Богородице, святому Николаю, ангелам и другим представителям религиозноправославного культа.
Церковно-религиозная лексика представлена в названиях предметов церковно-религиозного обихода, в описаниях явлений природы; они как будто переведены на язык богослужебно-церковных и религиозных определений:
Пахнет вербой и смолою.
Синь то дремлет, то вздыхает.
У лесного аналоя
Воробей псалтырь читает…
(«Сохнет стаявшая глина… », 1914)
Возможно, что это традиционные обороты речи, своеобразные штампы, навеянные религиозной средой.
Стихи с религиозными словесными образами предположительно говорят не о набожности поэта.
Стихи С.А. Есенина раннего периода, а также периода и 1917-1918 годов большое количество старославянских слов. Славянизмов с неполногласными сочетаниями ла, ра, ле, ре, между согласными в его стихах мало и они используются в одной функции — повышения стиля [Кошечкин 1980: 159].
В стихах С.А. Есенина очень обширно употребляются славянизмы. Наиболее ярким стилеобразующим средством выступают сложные слова с лексическими признаками первых словообразовательных эпитетов типа: бого-, благо-, добро- [Занковская 2003: 163].
Церковно-обрядная символика, библейские мотивы обусловили использование старославянской, общеславянской древнерусской лексики как стилеобразующего средства. Следовательно, в стихах поэта чаще, чем у других используются существительные отдельного фонетикоморфологического образования безаффиксного типа. Эти краткие слова имеют необычную ритмичность из-за корневого ударения и поэтому очень дороги для поэтизации речи [Коржан 1969: 128].
Отчётливость и конкретность поэтического видения определяется самой обиходной бытовой лексикой, словарь прост, в нём нет книжных, а также абстрактных слов и выражений. Данным языком пользовались земляки и односельчане, и в нём за исключением всякой религиозной окраски встречаются религиозные слова, которыми автор пользуется для выражения своих исключительно светских идей [Овчинников 1982: 204].
Например, в стихотворении «Дымом половодье…» стога сравниваются с церквями, а заунывное пение глухарки с зовом ко всенощной.
Однако не нужно видеть в этом исключительно религиозность С.А. Есенина. Поэт далек от неё и рисует картину родного края, забытого и оставленного, затопленного половодьем, отделенного от большого мира, оставленного наедине с печальным жёлтым месяцем, мутный свет которого озаряет стога, и они, как церкви, у прясел окружают деревню. Однако, по сравнению с церквями, стога молчаливы, и за них глухарка заунывным и невесёлым пением зовёт ко всенощной в тишину болот.
Можно по стихам поэта возобновить его ранние мужицко- религиозные течения. Выйдет, что задача крестьянина божественна, поскольку крестьянин как будто сопричастен творчеству Божью. Бог — отец. Сын — урожай. Земля — мать.
Сюжеты стихотворений С.А. Есенина также сходны с народными: исторические события («Марфа Посадница»); гадание, несчастная любовь, религиозные обряды («Пасхальный благовест»).
В первых сборниках поэта возникает особое художественное пространство: размеренная жизнь патриархальной деревни подчиняется законам природы и православной веры. В изображениях крестьянского быта имеется место для прозаических подробностей вроде тараканов или яичной скорлупы [Юнусова 2004: 127].
Важной особенностью деревенского топоса С.А. Есенина является неуловимое или зримое присутствие божественных сил. Неземные образы просты и конкретны: старому страннику в образе нищего является Господь, а Богоматерь, несущая сына на руках и приносящая высокую жертву, обрекая дитя на гибель во благо спасения земного мира [Сохряков 1997: 73].
В 1916 году появляется первый сборник стихов поэта «Радуница», показывающий крестьянский быт и трактующие религиозные сюжеты. В ритме стихов «Радуницы», в их повторах и чередовании есть что-то от народного орнамента, вышивки на крестьянском полотенце.
«Радоница определяется как (у С.А. Есенина — радуница) — день поминовение усопших, по большей части понедельник, а в некоторых местах вторник первой после пасхальной недели, т.н. Фоминой. Слово «радоница» значит блестящая, просветленная. Это наименование приличествует первым весенним дням» [Сойкина 1992].
Этот праздник поминовения усопших родителей пришел к нам из далеких языческих времен. В старину этот праздник являлся как радостным, так и трагичным. Позднее сохранился как день радости общения с усопшими родными. Это как бы воскрешение в памяти дорогого прошлого, желание приблизить его к себе. В сборнике есть и еще один мотив, выраженный словами С.А. Есенина: «Не разбудишь ты своим напевом Дедовских могил» [Захарова 2009: 63]. Во-первых, это светлые воспоминания о далеком прошлом, а во-вторых, невозможность его вернуть.
Многие стихи связаны с названием сборника, которые были навеяны религиозными представлениями и поверьями, хорошо знакомыми поэту по рассказам деда, а также по урокам закона божьего в спас-клепиковской школе. Использование христианской символики характерно для таких стихотворений [Галкина-Федорук 1965: 124].
В художественном мире сборника, который состоит из 32 стихотворений и «маленькой поэмы» «Микола», написанных в первой половине 1910-х гг., занимает лидирующую позицию религиозномифологическая составляющая. Об этом говорят заголовки произведений: «Микола», «Инок», «Калики», «Богомолки», «Поминки», «Шел Господь…», «Матушка в Купальницу…», «Троица», «Чую Радуницу Божью…», «Край родной, поля, как святцы…» [Арнаудов 1970: 164].
В этих зачастую чисто пейзажных и бытовых зарисовках содержится хотя бы по одному библейско-мифологическому образу: «Кто-то
помолился: Господи Исусе»; «На дворе обедню стройную / Запевают петухи»; «Запах ладана от рощи ели льют, / Звонки ветры панихидную поют»; «И под плач панихид, под кадильный канон…» и др. На первый план выдвинулись стихотворения с церковной тематикой, а лейтмотивом всего сборника стал библейский образ молитвы, возникавший даже там, где поэтический мир стихотворения не требовал и, более того, не предполагал этого («Пастух», «Базар» и др.). Реалистические стихи насыщаются религиозной лексикой, а также образностью; детали деревенского быта окрашиваются в церковные тона: стога похожи на церкви, солома на ризу, вода в ручье — святая, в благовесте ветра рощи кадят дымом и т.п. В этой богомольной атмосфере петухи запевают «обедню», а «черная глухарка к всенощной зовет».
Очень мощное влияние на С.А. Есенина оказала древнерусская литература и иконопись. По мнению поэта, литература Древней Руси — «великая литература», «перевесившая всю прочую мировую словесность». Нередко, в поэзии автора прослеживается формирование того или иного сюжета древних письменных памятников, в других случаях- отдельных мотивов; иногда поэт использует сравнения и метафоры, взятые из жития, хожений и воинских повестей. Многократно поэт опирается на «Слово о полку Игореве», которое знал наизусть [Воронова 2002: 238]. В таких произведениях, как «По-осеннему кычет сова…», «Песнь о Великом походе» мы часто наблюдаем мотивы и фразеологию великого творения древности: По-осеннему кычет сова Над раздольем дорожной рани,
Облетает моя голова,
Куст волос золотистый вянет.
Полевое, степное «ку-гу»,
Здравствуй, мать голубая осина!
Скоро месяц, купаясь в снегу,
Сядет в редкие кудри сына.
(«По-осеннему кычет сова», 1920 г.)
А темы прославленной русской иконописи (Спас, отрок Христос, Распятие, Троица, Успение Богоматери , Хожения Богородицы по мукам) мы встречаем в поэмах «Октоих», «Инония», «Отчарь». Спас выступает символом многострадальной Отчизны. Чистый красный цвет в стихах С.А. Есенина напоминает о киновари икон, а синева — о русской настенной фреске. Эти средства вступают в сложное соединение с библейской образностью. Именно поэтому, настолько свойственна для поэтических строк Есенина древнерусская и церковно — славянская лексика («синь», «ширь», «гать», «солнь», «выть», «звень», «крепь», «мрать», «темь»).
Под влиянием Н.Клюева все чаще в качестве источника образности выступает религиозная символика, которая вытесняет мир природы или окрашивает его в аскетические религиозные тона. И хотя полной подмены не происходит и связь поэта с конкретной действительностью не порывается, новые веяния тем не менее оставляют след в его поэтике. Можно отметить, что религиозные мотивы не чужды были С.А. Есенину и до петербургских влияний. Они, однако, не глубоко проникали в систему его образности. Обычно, да и то крайне редкой, поэт не шел дальше заставки, не создавал на ее основе новые образы [Киселева 2006: 129]. Таковы, например, сравнения: береза — свечка, ива — монашка, стога — церкви, хаты — в ризах образа. Ни одно из них не развернуто в метафорические образы. Но и тогда, когда поэт делал это, его метафоры носили иронический характер, а не глубоко религиозный, и ставились в такое поэтическое окружение, исключающее религиозное восприятие мира. Например, «Петухи запевают стройную обедню» (стихотворение «В хате»), «У лесного аналоя воробей псалтырь читает» (стихотворение «Сохнет стаявшая глина»):
Пляшет ветер по равнинам,
Рыжий ласковый осленок.
Пахнет вербой и смолою.
Синь то дремлет, то вздыхает.
У лесного аналоя Воробей псалтырь читает.
Однообразное чириканье воробья уподоблено здесь гнусавому, скучному, бесцветному чтению дьячка, и голос этот заглушается шумами и звуками осенней природы, опушка леса — аналой, воробей — дьячок. Две заставки развернуты в единый образ.
В дооктябрьских произведениях С.А. Есенина встречались также церковные имена и обрабатывались связанные с ними легенды («Микола», «Егорий»). Поэт создал ряд стихотворений, запечатлившие отдельные стороны религиозного быта («По дороге идут богомолки», «Заглушила засуха засевки»), но они не имели глубоко религиозного характера, а также не определяли поэтику С.А. Есенина и не вносили в нее чего-либо отличного от тех ее особенностей, которые уже отмечены нами. Напротив, в таких стихотворениях заметна свойственная русскому крестьянству тенденция к приземлению божественного и религиозного [Шубникова-Гусева 1993: 213].
Другой оттенок имеют стихотворения «Не ветры осыпают пущи», «Чую радуницу божью», «За горами, за желтыми долами», «Занеслися залетною пташкой», в которых сильно чувствуется идейное влияние Николая Клюева. Здесь уже религиозные легенды и образы носят мировоззренческий характер. Краскам живой природы поэт противопоставляет условную символику, заслоняющую реальный мир:
Не ветры осыпают пущи,
Не листопад златит холмы.
С голубизны незримой кущи Струятся звездные псалмы.
(«Не ветры осыпают пущи»,1914 г.)
Уже не месяц — всадник и не ягненочек гуляет в голубой траве неба, а идет возлюбленная мати с пречистым сыном на руках, в елях поэту видятся крылья херувима, а под пеньком — голодный спас. Использованный в стихотворении отрицательный параллелизм только лишь усиливает переориентацию поэта, подчеркивает подмену им живой действительности религиозными мифами.
В другом стихотворении, «За горами, за желтыми долами», вновь утверждается религиозная настроенность поэта, его сочувствие кроткому духу монастырского жителя, жадно слушающего ектенью, а также отказ от своей любви к природе:
Не за песни весны над равниною Дорога мне зеленая ширь — Полюбил я тоской журавлиною На высокой горе монастырь.
С.А. Есенин считал, что истина жизни заключается в единстве всего мира, что «все люди — единая душа», и это понимание, в дальнейшем оказало огромное давление на его поэзию. Автор пришел к хлыстовскому заключению о равенстве человека и Христа, уверяя себя в том, что мир един. Элементы диалектной, рязанской «вязи», древнерусские слова существуют в ранних стихотворениях С.А. Есенина. Находит большое применение архаизированная религиозно-церковная лексика, которая связана с религиозно — обрядческими образами, а также в стихах поэта очень обширно употребляются славянизмы.
Церковно-обрядная символика, библейские мотивы обусловили использование старославянской, общеславянской древнерусской лексики как стилеобразующего средства. Следовательно, в стихах поэта чаще, чем у других используются существительные отдельного фонетико-морфологического образования безаффиксного типа. Эти краткие слова имеют необычную ритмичность из-за корневого ударения и поэтому очень дороги для поэтизации речи.
