В дискуссиях 1930-х гг. взаимопонимания по этому сложному вопросу достичь не удалось. В ходе обсуждения не удалось разрешить те противоречия, которые были присущи общественному развитию в межвоенный период. Участники дискуссии не смогли наметить пути достижения цивилизацией нового уровня, и главное — пути формирования нового человека в те сроки, которые бы позволили предотвратить грядущую мировую войну. Фактически участники признали неизбежность войны в силу того, что человечество не было готово к сложившемуся уровню развития материального производства и общественных отношений.
Неизбежным следствием этого стало глубокое разочарование в международном сотрудничестве и пессимистические настроения относительно перспектив мирного будущего, охватившие интеллектуальные круги Европы, рост стремления к культурной автаркии, которые наблюдались в среде интеллигенции в конце 1930-х годов, отчуждение, возникшее между представителями мировых культур. Проблемы международной безопасности попали в поле внимания экспертов «Лиги умов» в связи с советскими предложениями по коллективной безопасности, представленными в Лиге Наций в 1934 г.
Сталин, выступая на XVII съезде ВКП(б) в марте 1934 г. говорил, что, если в Европе вспыхнет война, то рано или поздно в неё будет втянут СССР. Для того чтобы предотвратить развитие подобной ситуации Советский Союз настаивал на необходимости создание системы коллективной безопасности как универсальной системы международной безопасности в Европе. Советские предложения были переданы на изучение комиссии экспертов. Комиссия экспертов осуществляла свою деятельность в рамках Международной школы социальных и политических наук, функционировавшей при Комиссии международной интеллектуальной кооперации с 1928 г. В ее работе принимали участие более тридцати национальных комитетов и международных организаций, включая Гаагскую академию международного права, Институт тихоокеанских исследований в Гонолулу, Университетский институт высших международных курсов, Бюро международного обучения Европейского центра фонда Карнеги и др. [1]
Конференции проводились по инициативе известного американского историка Дж. Шотвелла, президента национального комитета интеллектуальной кооперации США. Объектом обсуждения стали вопросы экономического развития и международной безопасности. По поручению Лиги Наций был проведен анализ различных аспектов создания системы коллективной безопасности. Работа началась на VII конференции в 1934 г. в Париже. Одновременно был создан исполнительный комитет конференции по коллективной безопасности и принята программа, отдельные разделы которой прорабатывались 14 национальными и пятью международными комитетами. Проблема рассматривалась с точки зрения разрешения вопросов демографических, сырьевых, экономических, социальных, колониальных и европейских региональных противоречий. Конференции по проблемам коллективной безопасности прошли в 1935 и 1937 гг. в Лондоне, в 1936 г. — в Мадриде.
Своеобразие заключалось в том, что основное внимание уделялось не вариантам создания системы, которая могла бы предотвратить войну в Европе, а трудностям, которые могут встретиться на этом пути. Напомним, что стремление к внешней экспансии рассматривалось как естественное про- явление природы человека и природы наций. «Государства стремятся преодолеть ограничения, установленные международным правом, и развиваться экономически и территориально», — так резюмировали эксперты итоги обсуждений. Участники признавали за государствами как право на самооборону, так и право на экспансию, которые якобы в равной степени отражают человеческую природу. Ни природа, ни мораль не могут априори нарушить их равенство. Тем самым эксперты Парижского института вольно или невольно оправдывали агрессию, перенося биологические законы на общественное развитие.
Право народов самостоятельно решать проблемы внутреннего развития, суверенное равенство государств рассматривались не как демократические принципы, а чуть ли не как проявления первобытных инстинктов, побуждающих государства в международных отношениях отказываться от необходимых компромиссов. На этом фоне участники дискуссии забывали, что в государственном суверенитете воплощены в синтезированном виде политические, социальные и экономические права граждан. Забывали, что приоритетное значение государственного суверенитета в международном праве определяется необходимостью считаться с этими правами народов независимо от мощи того или иного государства. В противном случае международное право превращается в право сильного диктовать волю слабому, в право разбоя на международной арене, т.е. в право на агрессию[2].
Понимая уязвимость такого подхода, эксперты Парижского института стремились подкрепить свою аргументацию ссылкой на объективность экономических законов в их либерально-ортодоксном понимании. Интернационализацию экономической жизни они также рассматривали как основу экспансионизма и базу для будущей войны: неравномерное распределение сырьевых ресурсов вынуждает индустриально развитые государства к экспансии. При этом они прекрасно понимали, что сопротивление населения порождает не столько сама экономическая экспансия, сколько нежелание развитых государств решать связанные с ней проблемы социального порядка. Из поля зрения экспертов выпадала важнейшая причина конфликта: стремление за счет эксплуатации чужих ресурсов обеспечить себе максимальную прибыль и процветание.
Таким образом, эксперты, ссылаясь на объективный характер экспансии, не могли определить субъективный характер причин агрессии. Они лишь с недоумением констатировали, что, несмотря на имеющиеся возможности, общество не может разрешить данную проблему: «Богатые государства не участвуют в расходах по поддержанию мирового социального порядка… Прогресс современного общества таков, что производство мировой продукции может быть доведено до такого уровня, чтобы обеспечить благосостояние всех народов. Оно достижимо без того, чтобы нанести вред другим».
По мнению британских экспертов, политические причины, вызывающие стремление государств к изменению международного статус-кво (стремление повысить свой статус в международной иерархии государств или исполнить некую «историческую миссию»), присущи только США[3]. Политическая подоплека этих утверждений была очевидной: Великобритания не хотела уступать звание «первой мировой державы» молодому экономическому лидеру мира. Они лишь осложняли выработку рекомендаций по созданию системы коллективной безопасности в Европе.
Проблема международной безопасности была представлена в форме неверной дилеммы: объективным процессом экспансии якобы противостоит субъективный политический фактор — нежелание народов подчиняться или найти разумный компромисс с агрессором. Так была обоснована в те годы политика, получившая в дальнейшем название «умиротворение агрессора».
Пытаясь найти альтернативу войне, эксперты обращались к аналогии с внутриполитической системой государств, в которой конфликты разрабатываются государственной властью, опирающейся на правовые нормы. Именно поэтому договор о коллективной безопасности рассматривался как правовая норма, которая позволяла изменять статус-кво в международных делах, опираясь на выработанную «коллективно» юридическую норму, которая бы удовлетворяла агрессора и заставила бы возможную жертву его подчиниться «коллективному» диктату. Возникала система, подменявшая коллективную безопасность коллективным сговором, опирающимся на очевидную силу его участников, с целью избежать войну за счет слабых стран.
Более явно продемонстрировать интеллектуальный кризис, затронувший «умы» Лиги Наций в конце 1930-х гг., просто невозможно. В столкновении с конкретным политическим кризисом предвоенного времени доктрина «официального пацифизма» продемонстрировала свою несостоятельность, что было вызвано стремлением политиков направить интеллектуальное сотрудничество в выгодном для них направлении. В 1935 г. Р. Роллан писал об обстановке, сложившейся в «Лиге умов»: «По молчаливому сговору из этих учреждений были устранены все независимые деятели, от которых можно было ожидать разговора начистоту, зато туда нахлынули представители махрово реакционных интеллигентов вкупе с представителями нейтральной мысли, которым платили академическими титулами за молчание».
Выводы по второй главе: в результате политики
«умиротворения» агрессора во второй половине 1930-х гг. источник новых идей
иссяк, но активно шел процесс приспособления концепций «всемирной пацификации»
к нуждам текущей политики. Попытки политических сил манипулировать международным
интеллектуальным сотрудничеством в межвоенный период стали началом разрушения
этого движения, что проявилось в росте пессимистических настроений среди
представителей творческих слоев мировой общественности, в ослаблении
интеллектуальных усилий по поиску новых путей обеспечения международной
безопасности, стремлении к культурной автаркии и разочаровании в самом
международном сотрудничестве.
Надежда
на возможность предотвращения войны уступила место вполне понятному, но
иллюзорному представлению, что можно будет каким-либо образом избежать
втягивания собственной страны в европейский военный конфликт.
[1] Фокин, В.И. «Политика умиротворения» как последствие кризиса… / В.И. Фокин // Первая мировая война, Версальская система и современность. – 2014. – Вып. 2. – С. 352.
[2] Морозов, С.Д. История России. XX век / С.Д. Морозов. – М.: Феникс, 2013. – С. 289.
[3] Фокин, В.И. «Политика умиротворения» как последствие кризиса… / В.И. Фокин // Первая мировая война, Версальская система и современность. – 2014. – Вып. 2. – С. 357.
